Сквозь звёздный звон, сквозь истины и ложь,
Сквозь боль и мрак и сквозь ветра потерь
Мне кажется, что ты ещё придёшь
И тихо-тихо постучишься в дверь...
На нашем, на знакомом этаже,
Где ты навек впечаталась в рассвет,
Где ты живёшь и не живёшь уже
И где, как песня, ты и есть, и нет...
А то вдруг мниться начинает мне,
Что телефон однажды позвонит,
И голос твой, как в нереальном сне,
Встряхнув, всю душу разом опалит!
И если ты вдруг вступишь на порог,
Клянусь, что ты любою можешь быть!
Я жду! Ни саван, ни суровый рок
И никакой ни ужас и ни шок
Меня уже не смогут устрашить.
Да есть ли в жизни что-нибудь страшней
И что-нибудь чудовищнее в мире,
Чем средь знакомых книжек и вещей,
Застыв душой, без близких и друзей,
Бродить ночами по пустой квартире?!
Но самая мучительная тень
Легла на целый мир без сожаленья
В тот календарный первый летний день,
В тот памятный - день твоего рожденья...
Да, в этот день, ты помнишь, каждый год
В застолье шумном с искренней любовью
Твой самый-самый преданный народ
Пил вдохновенно за твоё здоровье.
И вдруг - обрыв! Как ужас! Как провал!
И ты уже - иная, неземная...
Как я сумел? Как выжил? Устоял?
Я и теперь никак не понимаю!!!
И мог ли я представить хоть на миг,
Что будет он безудержно-жестоким,
Твой день. Холодным, жутко-одиноким,
Почти как ужас, как безмолвный крик!
Что вместо тостов, праздника и счастья,
Где все добры, хмельны и хороши,
Холодное дождливое ненастье...
И в доме тихо-тихо... Ни души.
И все, кто поздравляли и шутили,
Бурля, как полноводная река,
Вдруг как бы растворились, позабыли,
Ни звука... Ни визита... Ни звонка...
Однако было всё же исключенье:
Звонок. Приятель. Сквозь холодный мрак,
Нет, не зашёл, а вспомнил о рожденье
И - с облегченьем - трубку на рычаг.
И снова мрак когтит, как злая птица,
А боль - не шевельнуться... Не вхдохнуть!
И чем шагами мерить эту жуть,
Уж лучше б сразу к чёрту провалиться.
Луна, как бы шагнув из-за угла,
Глядит сквозь стёкла с невесёлой думкой,
Как человек, ссутулясь у стола,
Дрожа губами, чокается с рюмкой.
Да, было так. Хоть вой, хоть не дыши!
Твой образ... без телесности и речи...
И никого: ни звука, ни души...
Лишь ты, да я, да боль нечеловечья.
И снова дождь колючею стеной,
Как будто бы безжалостно штрихуя
Всё, чем живу я в мире, что люблю я,
И всё, что было исстари со мной.
Ты помнишь ли: в былом - за залом зал!
Аншлаги! Мир, заваленый цветами!
А в центре - мы! И счастье рядом с нами,
И бьющий ввысь восторженный накал!
А что ещё? Да всё на свете было!
Мы бурно жили, споря и любя...
И всё ж признайся, ты меня любила
Не так, как я - стосердно и стокрыло,
Не так, как я - без памяти - тебя!
Но вот и ночь и грозовая дрожь
Ушли, у грома растворяясь в пасти,
Смешав в клубок и истину, и ложь,
Победы, боль, страдания и счастье.
А, впрочем, что я, право, говорю?
Куда к чертям исчезнут эти муки?!
Твой голос... и лицо твоё... и руки!
Стократ горя, я век не отгорю.
И пусть летят за днями дни вослед,
им не забыть того, что вечно живо -
Все тридцать шесть невероятных лет
Мучительно и яростно счастливых!
Когда в ночи позванивает дождь,
Сквозь песни встреч и сквозь ветра потерь
Мне кажется, чтоты ещё придёшь
И тихо-тихо постучишься в дверь...
Не знаю, что разрушим, что найдём,
И что прошу, и что я не прошу,
Но знаю, что назад не отпущу!
Иль вместе здесь. Или - туда вдвоём.
Но Мефистотель в стенке за стеклом
Как будто ожил в облике чугунном
И, глянув вниз темно и многодумно,
Чуть усмехнулся тонкогубым ртом:
"Пойми, коль чудо даже и случится,
Я всё ж скажу, печали не тая,
Что если в дверь она и постучится,
То кто, скажи мне, сможет поручиться,
Что дверь та будет именно твоя?"